Публикации | Содержание АРИСТОКРАТ СОВЕТСКОЙ РАЗВЕДКИ Трибуна, Москва, 16.01.2002 г.      Сергей МАСЛОВ       Мало кто знал легендарного разведчика Кима Филби в московский период его жизни так близко, как генерал-майор в отставке Виктор Буданов. Сегодня он впервые делится с читателями своими воспоминаниями об одном из главных героев знаменитой "кембриджской пятерки"             Представляем собеседника             Виктор Георгиевич БУДАНОВ родился в 1935 году в городе Бийск Алтайского края. Окончил Новосибирский институт железнодорожного транспорта. В разведке с 1966 года. Работал в центральном аппарате и за рубежом. Закончил службу в 1992 году в должности начальника одного из управлений службы внешней разведки. Генерал-майор в отставке.             В настоящее время - директор фирмы IRIS (International Risk & Information Services), занимающейся вопросами обеспечения безопасности российских и иностранных компаний в нашей стране и за рубежом.             "Не желайте мне здоровья!"             Отец Кима Филби умер в Бейруте со словами: "Все надоело!" Пожалуй, на Западе найдутся люди, которые пожелали бы сыну такой же трагической разочарованности в прожитой жизни. Да еще какого-нибудь страшного финала. Но оторванный на склоне лет от родной Англии и поселившийся на московской улице Горького, советский разведчик считал закат своей жизни "золотым". Каким же тогда благородным блеском просиял ее расцвет?       Не о смерти сегодня надо говорить. В наступившем году исполнилось 90 лет со дня рождения корифея советской разведки Гарольда Адриана Рассела Филби, куда более известного миру под кратким именем Ким.       Рассказывать о Филби трудно. Во-первых, велик страх, что образ человека-легенды распадется на бездарные слова, дежурные фразы. Во-вторых, о Филби написано и сказано уже столько, что самые теплые и искренние слова о нем звучат порой, как дежурные. А главное - трудно добавить что-то новое.       Но можно. В этом нас убедила встреча с генерал-майором в отставке Виктором Будановым. Его еще не было на свете, когда Филби в 1934 году принял главное решение своей жизни, которое привело его в ряды советской разведки. Виктор Георгиевич был еще слишком молод, чтобы самому работать в разведке, когда Филби слал в Центр информацию, сыгравшую роль при сражении на Курской дуге. И он... слишком поздно родился, чтобы, работая в Англии, каким-то образом пересечься с Филби, когда тот находился в зените своей профессиональной карьеры (советский разведчик Ким Филби занимал вторую позицию в иерархии британской разведки СИС). Филби к тому времени находился уже в Москве. И все-таки генерал-майор Буданов - в отличие от некоторых людей, пишущих и рассказывающих о Филби, никогда не видев его, - имеет полное право сказать, что он действительно его знал.       - Виктор Георгиевич, о Киме Филби написано и сказано столько, что кое-кто его уже называет иконой советской разведки. В том смысле, что уже создан завершенный канонический образ, к которому вроде бы и добавить-то нечего. На ваш взгляд, существует ли неизвестный Филби?       - Думаю, что познать человека до конца вряд ли возможно вообще. Тем более если речь идет о такой неординарной личности, как Ким. У нас говорят: надо пуд соли съесть с человеком, чтобы его понять. У японцев, к примеру, свой подход: чтобы человек проявился, надо сделать его начальником. Говорить можно всякое и по-разному...       Мне действительно повезло, и я работал с Филби три года и три месяца - с начала 1974 года по 1977 год. И, мне кажется, достаточно глубоко познал его как личность, изучил черты его характера, мог бы достаточно точно воспроизвести его психологический портрет. Я мог иногда предсказать какие-то его шаги. Но это не значит, что я знал его всего.       Неизвестный Филби, думаю, есть. Вот сейчас достаточно широко отмечается его 90-летие. А знаете, что Ким не любил участвовать в мероприятиях, где он фигурировал в качестве виновника торжества? Он как-то признался мне, что ему несколько странно слышать поздравления, в которых неизменно главным становится пожелание здоровья. У нас ведь действительно в тостах без этого, как правило, не обходится. А он: "Понимаешь, Виктор, здоровье для меня, естественно, имеет значение. Но главное все-таки - интерес к жизни". Вот в этом - Ким.       - Один из авторов довольно размашистыми мазками описывал празднование "рядового" дня рождения Филби в кабинете ресторана "Прага". "За столом сидели в основном кагэбэшно-партийные вожди". И ведь не просто бонзы, а "славно присосавшиеся к славе знаменитого агента". Читаешь - и создается впечатление, что люди просто решили хорошо выпить и закусить, и что им как-то не особо интересен человек, ради которого они, собственно, и собрались.       - Не хочу вступать в полемику по этому поводу. И вы поймете, почему. Я приведу один пример. К высоким наградам Кима Филби добавилась еще одна - орден Дружбы народов. По этому случаю Юрий Владимирович Андропов дал в его честь обед. Все происходило в очень узком кругу. Присутствовали всего пять человек, включая самого Кима, председателя КГБ и его помощника. В числе приглашенных был и я. Обед был устроен в служебной квартире за пределами Лубянки. Вы можете себе представить в такой обстановке нечто вроде купеческого загула? Хотя атмосфера была очень теплой и, я бы сказал, доброй. Главное, что она свидетельствовала о внимании и об огромном уважении к Киму со стороны руководства Комитета. Ким ведь, между прочим, при необходимости мог связаться с Андроповым напрямую.       - Не могу вообразить себе Андропова, "присосавшимся" к чьей-либо славе. Но как же все-таки насчет "знаменитого агента"? С формальной точки зрения все вроде бы верно: Филби не был кадровым офицером советской разведки. Но уверен, что Филби, мягко говоря, не пришел бы в восторг, если бы при жизни кто-либо с нашей стороны назвал его агентом. А кем все-таки в структуре советской разведки он ощущал себя сам?       - Начну с того, что Ким Филби был награжден знаком "Почетный сотрудник госбезопасности". А этого звания удостаивались только кадровые сотрудники. Он сам, безусловно, ощущал себя именно советским разведчиком. Ведь он всю жизнь практически на советскую разведку положил - с 34-го года по 63-й, когда он попал в такую ситуацию, что его нужно было вывозить из Бейрута. Он себя чувствовал разведчиком, так с ним обращались, так о нем писали. И копаться сейчас в этом: агент - разведчик...       Чины и звания в данном особом случае никакого значения не имели. Он и там никаких званий не имел. Нет их там просто. Но он был человеком номер 2 в английской разведке СИС (она же - МИ-6). Нашим человеком. Какие еще звания после этого нужны? Ведь он, работая на советскую разведку, достиг уровня нашего высокопоставленного руководящего сотрудника. Но он, понимая это, будучи в здравом уме и памяти, ни на какие посты не претендовал. Он ощущал себя советским разведчиком, дослужившимся до пенсионного возраста. А ведь это так и было. В 1963 году ему исполнился 51 год. Но вот пенсию он получал как кадровый сотрудник. Это была очень хорошая, специальная пенсия.             Ким болел за... "Динамо" Лондон             - Виктор Георгиевич, скажите, он знал себе цену?             - Безусловно. Но он измерял ее не в денежном эквиваленте. Это был человек, исполненный чувства собственного достоинства. Никто не мог наступить ему на мозоль и надеяться на безответность. Когда с ним или даже с его именем обращались небрежно, он вскипал. Хотя я лично могу вспомнить лишь один случай, когда с Филби произошло нечто подобное. При этом в ситуации не было какой-то недоброй преднамеренности по отношению к Киму. Просто наш товарищ, поддерживавший с Филби контакт, по неопытности перестраховался и в результате обманул его. То есть обманул он сразу двух человек. И первой жертвой этой, казалось бы, невинной лжи стал приятель Филби, сотрудник разведки дружественной тогда социалистической страны.       Тот, приехав в Советский Союз, поинтересовался: "А где Ким?" Наш ему отвечает: "Да Кима нет, он уехал". А Филби на самом деле был в это время в Москве. И вот когда он узнал об этом эпизоде, то эмоции перехлестывали через край: "Как же так? Как он мог сказать такое?" По своей инициативе Филби позвонил своему коллеге, который хотел увидеться с ним в Москве, и сказал: "Ты только учти: у нас, в нашей разведке, такой человек только один. Других таких у нас нет, поверь". С одной стороны, это говорит о характере Кима, он не выносил лжи. С другой - я возвращаюсь к ответу на предыдущий вопрос - он не мыслил свою жизнь в отрыве от советской разведки. Он мог бы сказать: здесь, в Москве и т.д. Но он сказал: "У НАС".       - Вы говорите, что Ким не переносил обмана. Но ведь одна из самых существенных особенностей профессии разведчика заключается как раз в том, чтобы выдавать себя не за того, кто ты есть на самом деле.       - Жизнь вообще и жизнь разведчика могут приходить в противоречие, если только они не пронизаны общей, единой для них идеей. У Кима такая идея была: работа во имя более справедливого социального мироустройства. Эта идея, собственно, и привела его в ряды советской разведки. Видимо, говоря о неизвестном Филби, нельзя пройти мимо известного.       После окончания Кембриджского университета Ким отправляется на континент. Работает журналистом. В Европе он поначалу живет в Австрии, вращается в кругах, связанных с коммунистическим рабочим движением. Но когда советской разведке понадобилась интересующая ее информация из фашистских кругов, он находит способ проникнуть в них. Став по существу своим человеком в существовавшем до Второй мировой войны в Лондоне профашистском клубе, он по его линии отправляется в Германию, где встречается с Риббентропом.       Когда разразилась война в Испании, ведущий английский официоз - газета "Таймс" - направил туда Филби в качестве основного корреспондента. Он знал не понаслышке, что такое Герника, на его пути встречались интересные люди, такие, как, скажем, Хемингуэй. Работая на газету, он получал очень важную для советской разведки информацию. И попутно получил высшую франкистскую награду непосредственно из рук каудильо.       Конечно, Филби действует в соответствии с инструкциями и при поддержке советских разведчиков. Но насколько глубоко, как сказали бы на театре, проникновение в образ, артистизм. Конечно, между нашим ремеслом и лицедейством есть что-то общее! По большому счету и то, и другое - искусство. Но кто же станет упрекать великого актера в обмане, в шарлатанстве или чем-нибудь подобном? В профессиональном плане Филби отличался необычайным даром перевоплощения, в жизни - искренностью и нетерпимостью ко лжи. Вот вам и ответ на ваш вопрос.       Кстати, в Испании у Филби случился большой роман, о котором, возможно, нигде не писали. В него влюбилась ведущая балерина страны. Хотя внешне он, казалось бы, не столь привлекателен. Но она пролила на него столько нежности и заботы. Помогала оформлять его статьи, печатала на машинке. Встречались они не в какой-нибудь альковной обстановке, а в буквальном смысле в военно-полевых условиях. Этим я хочу лишний раз сказать, что неизвестные факты из жизни Филби, безусловно, существуют. В том числе и по периоду пребывания его в Испании.       - Как складывались ваши отношения и какой характер они носили?       - Ну, во-первых, я тщательно готовился к работе с ним. Предварительно я внимательно изучил его дело. Все его тома мы хранили в сейфах отдела, а не в архиве. Кстати, только благодаря этому до них не добрался Олег Гордиевский. Ведь именно через архив он сумел выйти на материалы, подтверждавшие связь с советской разведкой двух других членов "кембриджской пятерки". И потом все это выдал англичанам.       Конечно, Ким какое-то время изучал меня. А я поначалу волновался. Но наши отношения сложились относительно легко. Свыше трех лет я поддерживал с Кимом еженедельный контакт на рабочем уровне. Такова была договоренность. И целью ее было решение различных вопросов, касавшихся участия Филби в текущей работе разведки. Другой моей задачей было обеспечение безопасности Кима. Помимо прочего, мы просто-напросто стремились окружить его заботой и вниманием, решать вопросы материального обеспечения, организации отдыха. Я нисколько не преувеличу, если скажу, что за время наших контактов - как рабочих, так и неформальных - у нас сложились не просто нормальные отношения взаимного уважения, а по-настоящему дружеские.       - Что дает вам основания говорить так?       - Ну, во-первых, доверительность в отношениях. Они - Ким и его жена Руфина Ивановна Пухова-Филби - могли говорить со мной о вещах, которые не предназначались для чьих-либо еще ушей - к примеру, о внутрисемейных отношениях. В Костроме, во время нашей совместной поездки на теплоходе, они, помню, даже показали мне скамейку, на которой Ким некогда объяснился в любви будущей супруге.       А во-вторых, я чувствовал, что Филби испытывал душевный комфорт, убедившись в нашей эмоционально-психологической совместимости.       - Вы говорите, что можете достаточно точно воспроизвести его психологический портрет. К какому психологическому типу в большей мере тяготела его натура - к холерику, сангвинику, флегматику, меланхолику?       - К сангвинику. Это был очень живой, деятельный человек.       - Сангвиник, несмотря на живость, в достаточной степени человек благоразумный. Биография же Филби наводит на мысль о присутствии в его характере некой доли авантюрности.       - Ну, кое-какие авантюрные складочки в его душе были. А как же без них. Ведь что такое разведка? Это прежде всего риск. На него нужно идти. Без авантюрности в характере человека, пусть даже в зародышевом состоянии, трудно надеяться на его успешную работу в разведке.       Кстати, об авантюрность, я бы даже сказал, озорное мальчишество Кима, я едва не споткнулся на ровном месте. А тем ровным местом была водная гладь. Случилось это как раз во время упомянутого мной совместного с Кимом и Руфиной путешествия по Волге. 22 дня мы, с остановками, плыли до Астрахани и обратно. Я сопровождал Кима, чтобы не только составить ему компанию, но и заботиться о безопасности его самого и членов его семьи.       А что такое безопасность в такой ситуации? Это прежде всего пресечение утечки информации о планах. От имени руководства Комитета была направлена закрытая шифровка по всем точкам, в которой указывалось на необходимость принятия дополнительных мер безопасности.       Вопрос, однако, не ставился так, что я должен был ходить за Филби по пятам и постоянно поддерживать его - не свалился бы случайно за борт или что-нибудь в этом роде. Нет, он был совершенно дееспособным человеком. Но все-таки его физическая безопасность также была предметом моей заботы.       И вот доплыли мы до Астрахани. На катере бывшей Волжской военной флотилии завели нас во впадающую в Волгу речку с названием Болда. Решили пообедать на приволье, разумеется. Были там и осетр, и икра, и уха, и все, что к этому обычно прилагается. Ким по этой части всегда был не против.       После обеда искупались, и не раз. И вдруг я смотрю Ким в размашку поплыл на другой берег. Река-то не широкая, но с довольно быстрым течением. Я ведь только на какой-то момент отвлекся. Кричу: "Ким! Куда? Вернись!" А его уже еле слышно: мол, не обращай внимания. И вот тут-то я по-настоящему испугался. Поплыл за ним, замахал руками что есть силы. А течение дает о себе знать. Приближаюсь к нему: "Ким! Вернись!" А он: "Не трогай меня. Я в колледже был чемпионом по плаванию"... Но ведь этот чемпион в его тогдашнем солидном возрасте и зарядки-то никогда не делал...       А ведь случись что - мне бы голову снесли. Не в прямом смысле, но неприятности были бы большие.       Но вообще-то Ким был крайне тактичным человеком и старался делать все для того, чтобы из-за него неприятностей у меня не было. Случилось нечто подобное лишь раз. И даже не сам Ким был тому причиной, а его заграничные родственники. Я всего не могу рассказывать.       Скажем так: кто-то из членов его семьи нарушил наши договоренности относительно режима безопасности. Об этом стало известно моему начальству, мне сделали серьезное замечание. Я аккуратненько довел все это до сведения Кима. Естественно, я не жаловался ему. Но я сделал это, так сказать, в профилактических целях. Уж поскольку режим существует, его следует соблюдать. Ведь он был введен не потому, что нам не хотелось, чтобы Филби и его семья бесконтрольно передвигались. Так вот тогда Ким был сильно взволнован происшедшим и захотел за меня заступиться. Сказал: "Виктор, если у тебя неприятности, я позвоню Юрию Владимировичу Андропову".       - Понятно, что разведчик такого калибра, даже благополучно вывезенный в Москву, должен был на первых порах соблюдать конспирацию. Интересно, пользовался ли он гримом, выбираясь в город?       - На первых порах - да. Мне как-то рассказывали об этом. Но при мне грима уже не было. Поначалу он передвигался на машине, обязательно с сопровождением. Но уже во время нашего знакомства Ким один или с супругой спокойно гуляли по паркам, без того, чтобы кто-то из нас досаждал им своей опекой.       - Не возникало ли у Филби в Москве чувства невостребованности?       - Обращались к нему по различным вопросам рабочего плана часто. Кстати, не только я. Я же встречался с ним в зависимости от потребностей, порой несколько раз в неделю. На определенном этапе он был привлечен к работе с молодыми сотрудниками разведки, которые специализировались на английской линии. Первая встреча такого рода проходила в моем присутствии. Конечно, в полной мере потенциал Филби здесь востребован не был. Потенциал оставался громадным, но возможности для его реализации по вполне понятным причинам сузились. Ну в самом деле, кто бы в Москве стал выводить его на англичан, на американцев в каких-то оперативных целях?       - Не могу обойти вопрос о недоверии некоторых старых чекистов, которое они якобы питали как к "кембриджской пятерке" в целом, так и к Киму Филби в частности. Некоторые авторы ссылаются, к примеру, на бывшего заместителя Абакумова генерала Райхмана, который до конца жизни был уверен, что "пятерка" - провокаторы. Что бы вы могли сказать по этому поводу?       - Я не имею никаких оснований считать "кембриджскую пятерку" советской разведки созданной кем-то умышленно с целью подставы, провокации и т.д. Это не работа англичан - уверен на сто процентов. Если бы Филби и других придумали в СИС, то англичане не переживали бы так по поводу нанесенного им ущерба. А они до сих пор не могут забыть этого грандиозного провала.       - Любой человек с той или иной степенью остроты переживает оторванность от родины, невозможность вернуться. Смирился ли с этим Ким Филби?       - Какой бы он ни был человек, он, естественно, тяжело переживал необычность условий, в которых оказался. Но я не скажу, что он рвался на родину. Этого не было никогда. Он был достаточно умным человеком, чтобы понимать: это невозможно. На первых порах его жизнь в Москве складывалась очень трудно. Я даже допускаю, что человек с его характером мог чувствовать себя здесь, как птица в клетке. Пусть даже в золотой клетке. Он вынужден был, во-первых, подчиниться новым условиям, продиктованным, прежде всего, соображениями его же собственной безопасности. Во-вторых, он был, особенно поначалу, удручен резким ограничением круга общения. Иностранцы к нему в первое время вообще не допускались. Это только значительно позже стали возможны такие встречи, как, к примеру, с писателем Грэмом Грином, с которым они были знакомы еще со времен совместной работы в британской разведке СИС.       Вы посмотрите, с одной стороны - специфика положения. А с другой - так сказать, специфика предложения. Ничего, что было бы похоже на ту обстановку, прелестями которой, скажем так, он мог наслаждаться, находясь в Англии. Ну, скажем, зайти в паб, выпить пива, подурить, подраться даже. И это тоже - Филби. Не надо быть ханжами и делать из него икону, вытравливая все человеческое. Но нельзя на этом человеческом спекулировать, как это кое-кто пытается делать. Да, он любил шотландское виски. Любимая марка у него, кстати, была "Glenfiddich". Он и водку любил.       Но еще больше он любил своих детей. По Волге мы путешествовали с его сыном. С первым родным ему человеком, который после того, как Филби перебрался в Москву, заявил в интервью (это прозвучало по канадскому радио), что не просто не отрекается от отца, а гордится им. К Киму приезжала и дочь с двумя детьми. Бьюсь об заклад, вашей фантазии не хватит, чтобы вообразить, о чем он меня попросил в связи с этим.       - О чем?       - Он попросил меня достать динамовские майки. Я осторожно поинтересовался: зачем? Он сказал: "Для внуков. Хочу, чтобы команда Дзержинского была представлена в Англии". И это - тоже Филби.       Я раздобыл тогда форму спортклуба "Динамо" самых разных фасонов.             Чекисты фартуки не носят             - Виктор Георгиевич, вы же сами определили Филби как сангвиника, а не как меланхолика. Значит, вы имели дело с человеком, который умел радоваться. Что вызывало у него положительные эмоции?       - Он мог радоваться какой-то интересной мысли, находке, остроумному анекдоту, просто шутке хорошей. Радовался приходу человека, который был ему симпатичен. И все это отражалось на его лице. Если мы сидели за столом, немножко выпивали, общались, то приходилось, уже изучив его, считаться с тем, что долгий серьезный разговор его угнетал. То есть ему нужна была игра ума или умов, а не занудство. А просто так выпить - было для него чрезвычайно утомительным занятием.       Но, знаете, что приводило его в восторг более всего? Всегда. Его библиотека, которую ему с нашей помощью удалось переправить в Москву. Он мне говорил: "Вот это меня радует каждое утро". И с мягкой улыбкой, оборачиваясь к жене, весело добавлял: "Ну еще Руфа, конечно".       Конечно, он был уникальным человеком. Высокообразованный, с широчайшим кругозором. Историк не по названию, а по существу. Литературу знал блестяще.       - А как он относился к русской и советской литературе?       - Он ее читал. И любил. Конечно, главным образом, классику. Вспоминаю случай, произошедший во время нашего волжского круиза. Везде нас, разумеется, встречали, водили, показывали. И вот мы в Горьком, нынешнем Нижнем Новгороде, в музее. Гид - миловидная молодая женщина - начала свой рассказ о писателе, имя которого носил в то время один из главных городов Поволжья. И начала - как привыкла преподносить материал иностранцам - открывать азбучные истины о классике социалистического реализма. Смотрю, лицо Филби мрачнеет, тяжелеет. Он дергает меня за рукав. Я спрашиваю: "Ким, что с тобой?" Он в ответ: "Что она говорит? Она что, думает, я не знаю, кто такой Горький?"       То есть он не просто был знаком с русской и советской классикой, он неплохо ее знал. Он читал ее и там, и здесь. К сожалению, в переводах. Я как-то не удержался и задал ему, возможно, глупый вопрос: почему он не учит русский? Он мне сказал: "Понимаешь, Виктор, я никогда не смогу выразить на русском собственные мысли так же точно, как на английском. И от этого постоянно буду ощущать свою ущербность". Но, вообще говоря, он читал по-русски - почти свободно - газеты.       - А каков был его собственный, "кембриджский" английский язык?       - Фонетически к нему нужно было привыкнуть. Ким немного шепелявил, а когда волновался - это у него еще с детства было, - то заикался слегка. Это был такой несколько небрежный язык, совсем не похожий на тот, каким вещает диктор на Би-Би-Си. Но речь его всегда была очень содержательной. И ему всегда нравились собеседники, которые владели английским в достаточной степени, чтобы интересно, образно выражать свои мысли. Потому что он не любил в жизни ничего постного. И даже больше, чем в еде, - в общении. Сам он очень любил юмор, использовал идиоматические обороты, какие-то поговорки. На языке у него всегда было что-то остренькое. А вообще его речь - это была речь настоящего английского аристократа.       - А как, кстати, аристократ Филби предпочитал одеваться?       - Он предпочитал свободный стиль одежды, не стесняющий движений. Галстук был не самым почитаемым им аксессуаром. Это объясняется отчасти и тем, что Ким проводил большую часть времени дома. У него не было необходимости ездить в какое-то "присутствие". Это только западные журналисты могли выдумывать: моросит дождь, холодно, а Ким Филби бежит в свой офис на Лубянке... Он никогда не бывал в офисах.       Но вот один любопытный момент из жизни аристократа Филби. У него была настоящая кулинарная страсть. Он прекрасно готовил стейки. Угощал ими гостей, в том числе и меня. Но он терпеть не мог фартук. Отношение к нему было еще более скептическое, чем к галстуку. Скорее даже неприязненное. И руки он вытирал о брюки. Руфина рассказывала, что, борясь с этой привычкой Кима, фартук она ему все-таки нацепила. И что вы думаете? Филби стал вытирать руки о, так сказать, тыльную сторону брюк. И в этом тоже -Ким. Своевольный. Своенравный. И с его ироническим отношением к одежде.       - Вы помните вашу последнюю встречу?       - Да. Это было в тот период, когда я с ним уже не работал. Я уезжал в долгосрочную загранкомандировку в одну из африканских стран. Я попросил у начальства разрешения встретиться с ним и попрощаться. Мы обнялись. Я сказал: "Будь твоя воля, ты отправил бы меня, конечно, в Англию". Но в Великобританию, где я прежде работал, путь мне был уже заказан. Он пошутил: "Смотри только, чтобы тебя не съели". Это было очень трогательное прощание. Больше мы не виделись. Я был в очередной командировке, когда его не стало. Поэтому не мог проводить в последний путь. Но в такой ситуации разведчик разведчика всегда поймет и простит.             ***             Из досье "Трибуны"             ГАРОЛЬД АДРИАН РАССЕЛ ФИЛБИ родился 1 января 1912 года в Индии в семье чиновника британской колониальной администрации. Прозвище Ким отец дал ему в честь одного из героев Киплинга, и оно осталось с ним на всю жизнь.       Прогрессивные взгляды молодого Филби привлекли к нему внимание советского разведчика-нелегала А.Дейча. В 1934 году советская разведка сделала Филби предложение о сотрудничестве, на которое он дал согласие.       В 1940 году по заданию советской разведки К.Филби поступил на работу в британскую разведывательную службу "Сикрет интеллидженс сервис" (СИС). Благодаря своим незаурядным способностям через некоторое время становится заместителем начальника контрразведки этой службы. В 1944 году назначается на пост руководителя особо важного 9-го отдела СИС, занимавшегося изучением "советской и коммунистической деятельности". Одновременно исполнял обязанности заместителя начальника СИС.       За время Великой Отечественной войны Ким Филби передал нам большое количество важной информации о вооруженных силах и военных планах Германии, а также об отношении к СССР союзников по антигитлеровской коалиции. В частности, с помощью данных, полученных в том числе и от Филби, советская внешняя разведка выявила попытки немцев вести сепаратные переговоры о мире с союзниками СССР (1942 год - Анкара, 1943 год - Стокгольм и Ватикан, и наконец 1944-1945 годы - Швейцария).       С 1949 по 1951 год Филби возглавлял в Вашингтоне миссию связи английской разведки с Центральным разведывательным управлением. Установил контакты с руководством ЦРУ и ФБР, в том числе с А. Даллесом и Э. Гувером. Подробно информировал нас об акциях и планах СИС и ЦРУ, направленных против СССР.       В связи с угрозой провала в 1963 году К.Филби был нелегально вывезен через Бейрут в Советский Союз.       За большие заслуги перед нашей страной Ким Филби был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Дружбы народов, знаком "Почетный сотрудник госбезопасности".       Ким Филби умер 11 мая 1988 года.